Цинандали

Из книги: В.В. Карягин. Дипломатическая жизнь за кулисами и на сцене.

Во время одной из Лейпцигских ярмарок А.И. Микоян возглавлял советскую делегацию.  После осмотра экспозиции состоялся фуршет в советском павильоне.  Випы обособились, а сопровождающие лица устроили отдельный междусобойчик. Вдруг из комнаты випов вылетает ошарашенный  немецкий официант, один из тех, кто обслуживал фуршет, и подбежав к начальнику службы правительственной охраны ГДР полковнику Гольду, докладывает, что товарищ Микоян попросил цианистого калия. 

Полковник Гольд поперхнулся и пошел на разведку, благо он отлично владел русским. Вернулся он с опрокинутым лицом и подтвердил, что высокий советский гость действительно просит цианистый калий. После этого к Микояну пошел уже советский шеф протокола. Дальше цитирую по тексту того самого шефа протокола, который и поведал эту историю:

- И вот тогда я узнал, что у Микояна лучше ничего не переспрашивать. Помимо кавказского акцента у Анастаса Ивановича был дефект речи, связанный, очевидно, с неудачной работой дантиста, что, как можно понять, его сильно раздражало. Мое появление вывело Микояна из себя и он возмущенно спросил, когда же, наконец, принесут «цинандали» (немцам послышалось «циан кали»).

Герои ненашего времени

«Кого петербуржцы считают героями нашего времени?». Таким вопросом осенью 1909 года задалась «Петербургская газета». Журналисты проанализировали статистику продажи популярных фотоокрыток, источником информации было продавцы тех самых открыток.
Вот кто тогда был звездами общественной жизни России.

1. Самым большим спросом пользовались открытки с Лииной Кавальери.

2. На втором месте шел Лев Толстой.  (его фотки все видели, поэтому  «не гружу тему»)

3. На третьем месте герой-воздухоплаватель Луи Блерио. 

4. Далее шел Шаляпин.

5. Шаляпину на пятки наступала  оперная дива Мария Николаевна Кузнецова-Бенуа.

Ох и попила она кровушки у дирекции Императорских театров

Отредактировано Ms_Teria_Buff (21-07-2013 17:09:08)

Не может быть!

Забавный случай, произошедший с Николаем Павловичем (Николаем I) на православной Пасхе, передает леди Г. Блумфильд. Известно, что Николай Павлович имел обыкновение во время Пасхи целовать присутствующих, произнося при этом: "Христос Воскресе!"

Супруга английского дипломата вспоминала: "Мне рассказывали, что однажды государь приветствовал этими словами часового, который отвечал к его удивлению: "Никак нет, это неправда!"
Оказалось, что часовой был еврей.

Из книги Л. Выскочкова "Будни и праздники императорского двора"

Конвой свободен!
или
Хватит кормить Кавказ?

Все помнят известный эпизод из «Ивана Васильевича» про конвой. Я-то всегда думала, что это специфический взгляд на мир Жоржа Милославского, ан нет...

    Во время торжественных военных церемоний  процессию возглавлял обычно Собственный Его Императорского Величества Конвой, главной обязанностью которого было эскортирование высочайших особ.

   1 мая 1828 года из знатных «горских уроженцев» был сформирован для несения конвойной службы при императоре отдельный взвод. Это были кабардинцы, черкесы (адыги), чеченцы, ногайцы и кумыки. В 1830 году это уже был лейб-гвардии Кавказский полускадрон Собмтвенного Его Императорского Величества Конвоя.

   Согласно штатам 1830 года в полуэскадроне полагалось иметь пять офицеров, девять юнкеров и 40 оруженосцев. Горцы за редким исключением совершенно не знали русского языка. Многие из них практически были неграмотны. В августе 1829 года 17 человек изъявили желание поступить на учебу в Дворянский полк. Бенкендорф составил правила, которыми надлежало руководствоваться командованию при обращении с новыми воспитанниками. Правила учитывали национальные традиции и обычаи, способствовали сближению людей различных вероисповеданий:

«...Не давать свинины и ветчины... Строго запретить насмешки дворян и стараться подружить горцев с ними... Ружьем и маршировке не учить, стараясь, чтобы горцы охотой занимались этим свободное время... Телесным наказаниям не подвергать: вообще же наказывать только при посредстве прапорщика Туганова, которому лучше известно, с каким народом как обращаться...»

По материалам  книги Л. Выскочкова «Будни и праздники Императорского двора»

Эх, нам бы сейчас такого прапорщика Туганова.

Проверка

     Однажды, уже поздней осенью, у меня на даче засиделся Заболоцкий* и Липкин. Они сошлись у меня совершенно случайно и уже собирались уходить, как вдруг на крыльце загремело и в комнату вошел Фадеев. Фадеев, тоже живший в Переделкино, время от времени совершал обход писательских дач и в некоторых из них застревал надолго.  Отец мой, непьющий, всегда на случай этих посещений держал в буфете поллитровку.  Фадеев заходил невзначай, по-соседски, без делового повода, держал себя непринужденно, со всеми наравне, и мы любили его, хотя ни он сам, ни мы ни на минуту не забывали, что он – начальство.
Когда он вошел на этот раз, мне подумалось, что он явился ради Заболоцкого. Так и оказалось, - он объяснил, что заходил на дачу к Заболоцкому и, узнав, что Николай Алексеевич у меня, зашел ко мне.

     Мы все уселись вокруг стола, жена поставила на стол поллитровку и пошла жарить мясо на закуску. Я уже хорошо знал обыкновения Фадеева и послал сына за второй поллитровкой.  После двух-трех первых рюмок Фадеев попросил Заболоцкого почитать стихи.  Заболоцкий читал обдумано, с выбором.  Фадеев слушал внимательно, поворачивая великолепную свою седую голову, великолепно сидевшую на великолепной шее. Стихи ему нравились, он похваливал их, но, в сущности, сдержанно.  После стихов он стал расспрашивать Заболоцкого о жизни и тот отвечал скупо, ни на что не жалуясь и ничего не прося. Потом произошло то, что происходило обычно, когда Фадеев засиживался. Сын мой снова был отправлен за бутылкой. Речь Фадеева превратилась в монолог, который невозможно ни запомнить, ни передать.

     Между тем шли часы, и давно уже была глухая ночь. Сынок мой, еще раза два бегавший за водкой – к соседям  - давно уже спал. Мы с женой попеременно засыпали на стуле, - то она заснет, то я. Заболоцкий два раза уходил домой и возвращался. Липкин тоже часа два полежал на диване, потом вернулся к столу. Один только Фадеев не проявлял ни малейших признаков утомления. Монолог его не прекращался, напротив, становился все более воодушевленным.

     Наконец, в пятом часу черной декабрьской ночи, он поднялся, чтобы уйти. Его качало и стало страшно, что он свалится по дороге и никуда не дойдет. Мы с Липкиным решили пойти с ним и довести его до дачи. Едва мы вышли за калитку, как пришлось взять его под руки. Он становился все беспомощнее, засыпал на ходу, и мы тащили его на себе, изнемогая от тяжести, потому что он был велик и грузен.  Так мы его протащили метров триста, но едва свернули за угол на дорогу, ведущую к его даче, как он вдруг ожил. Ноги его окрепли, он вырвал руки и объявил, что дальше пойдет один. Мы не привыкли спорить с начальством, да, кроме того, сами были пьяны и очень устали, Попрощавшись, мы разошлись.

     Прошло два дня, мы сидели с женой и детьми за ужином, как вдруг к нам постучали. Это были жена Фадеева А. Степанова и ее сестра. С величайшим изумлением я узнал от них, что Фадеев до сих пор домой не вернулся.  Мне показалось, что Степанова не слишком встревожена, - по-видимому, она попривыкла к подобным происшествиям.

     Через несколько дней как-то утром  я встретил Фадеева на одной из переделкинских тропинок. Он был свеж, статен, подтянут, весел, высоко нес гордую голову.  Остановившись, он стал расспрашивать меня о романе, который я тогда писал и вдруг сказал: - "Какой твердый и ясный человек, Заболоцкий. Он не развалился, не озлобился. На него можно положиться".

     И я понял, что Николай Алексеевич прошел проверку благополучно.

* Заболоцкий после освобождения из лагеря в 1946 году жил на даче писателя Ильенкова в Переделкино.

Из книги Н. Чуковского «О том, что видел».