Тайм-Клуб |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Ольга Головня (Лёля)
ВЕСЕННЯЯ ЗАРИСОВКА
Весна по земле идёт.
Скворец над гнездом хлопочет.
И снова душа цветёт,
И хочется многого очень.
Так хочется изменить
В себе что-нибудь или… мужу.
Так хочется в "мини" ходить…
А может уже и не нужно?
Так хочется помолодеть
И выглядеть сексуально.
Так хочется похудеть…
А, в общем, и так нормально!
Ольга Головня (Лёля)
В парке на кучу листьев упала
И раскинула в стороны руки,
Никогда я так не страдала...
Грабли в куче оставили,
суки.
Выхожу к тебе, а кругом вода.
Снег - вода, лед - вода и вода - вода.
Каждый возле меня - вода,
Я - вода. И внутри - вода. Говорю же тебе, вода.
Даже кровь - вода. Я меняю воду на воду твою.
Получаю воду. И выпиваю. Снова внутри вода.
Она мне говорит, что она - вода, и я верю ей.
Все стихи и песни - вода. Воду лью.
И повсюду вода. Выхожу, иду по воде.
* * *
Оставляю тебе от себя - меня, оставляю другим от себя - других.
Малахитовым цветом засветит март, резким вальсом индиго окрасит стих.
Догоняет меня по пятам печаль, резко входит, выходит, идет курить,
Лучше просто молчать, говорят вокруг. Лучше просто такого не говорить.
Говорят вокруг, говорят вокруг, кругом вертится гиблая полуось.
Только любит-не любит решает здесь. Разложи-ка карты. Смотри. Сошлось.
* * *
Больше пишешь, чем говоришь, привыкаешь слышать,
Ощущаешь себя камертоном: звук выше, выше,
Всё туда, где он переходит в иную плоскость,
Где вино превращают в воду, где ходят в гости
Без звонка и всегда впопад. Где ключи теряют
И находят тут же. Вот так. И вот так бывает.
* * *
отчего это так? отчего прыгают с моста?
досчитай до ста, досчитай до ста, досчитай до ста...
* * *
Если белого мыша
взять и, бережно держа,
напихать в него иголок,
Вы получите ежа.
Если этого ежа,
нос заткнув, чтоб не дышал,
Где поглубже, бросить в речку
Вы получите ерша.
Если этого ерша,
головой в тисках зажав,
посильней тянуть за хвост, то
Вы получите ужа.
Если этого ужа,
приготовив два ножа...
Впрочем, он, наверно, сдохнет;
Hо идея хороша!
Если взять мешок мышей,
плоскогубцы, ножик, клей,
Можно сделать много разных,
но не нужных нам вещей
(c) Lina Kalinka
ВТОРАЯ БАЛЛАДА
На даче спят. В саду, до пят
Подветренном, кипят лохмотья.
Как флот в трехъярусном полете,
Деревьев паруса кипят.
Лопатами, как в листопад,
Гребут березы и осины.
На даче спят, укрывши спину,
Как только в раннем детстве спят.
Ревет фагот, гудит набат.
На даче спят под шум без плоти,
Под ровный шум на ровной ноте,
Под ветра яростный надсад.
Льет дождь, он хлынул с час назад.
Кипит деревьев парусина.
Льет дождь. На даче спят два сына,
Как только в раннем детстве спят.
Я просыпаюсь. Я объят
Открывшимся. Я на учете.
Я на земле, где вы живете,
И ваши тополя кипят.
Льет дождь. Да будет так же свят,
Как их невинная лавина...
Но я уж сплю наполовину,
Как только в раннем детстве спят.
Льет дождь. Я вижу сон: я взят
Обратно в ад, где все в комплоте,
И женщин в детстве мучат тети,
А в браке дети теребят.
Льет дождь. Мне снится: из ребят
Я взят в науку к исполину,
И сплю под шум, месящий глину,
Как только в раннем детстве спят.
Светает. Мглистый банный чад.
Балкон плывет, как на плашкоте.
Как на плотах,- кустов щепоти
И в каплях потный тес оград.
(Я видел вас пять раз подряд.)
Спи, быль. Спи жизни ночью длинной.
Усни, баллада, спи, былина,
Как только в раннем детстве спят.
Б. Пастернак
1930
Полдень
Понемногу вступает в права
Ослепительно знойное лето.
Раскаленная солнцем трава
Испареньями влаги одета.
Пожелтевший от зноя лопух
Развернул розоватые латы
И стоит, задыхаясь от мух,
Под высокими окнами хаты.
Есть в расцвете природы моей
Кратковременный миг пресыщенья,
Час, когда перламутровый клей
Выделяют головки растенья.
Утомились орудья любви,
Страсть иссякла, но пламя былое
Дотлевает и бродит в крови,
Уж не тело, но ум беспокоя.
Но к полудню заснет и оно,
И в средине небесного свода
Лишь смертельного зноя пятно
Различит, замирая, природа.
1948
Николай Заболоцкий.
Август
Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.
Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую
И край стены за книжной полкой.
Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.
Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по-старому,
Преображение Господне.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная как знаменье,
К себе приковывает взоры.
И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.
С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.
В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.
Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, нетронутый распадом:
"Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса,
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.
Прощайте, годы безвременщины!
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сраженья.
Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство”.
Б. Пастернак
1953
Мария Дубиковская
Просыпаешься утром и думаешь: буду хорошей!
Буду всем улыбаться, любовь и тепло излучать,
Буду корм выносить для бездомных собачек и кошек,
А в критических случаях – думать и мудро молчать.
Убеждаешь себя: мол, отныне не буду метаться,
Обижаться, кокетничать, злиться, ругаться, вопить,
Буду делать зарядку и день начинать с медитаций,
Минералкой лечиться и деньги на отпуск копить…
…Упадешь, обессилев, зароешься сладко в подушку,
Проведенному дню, как обычно, подводишь итог:
Двадцать восемь обид (две – смертельных) и ссора с подружкой,
Пять значительных вздохов и три демонстрации ног.
Восемнадцать ехидств, тридцать шесть шепоточков вдогонку,
Девять сплетен, три кофе (которых не стоило пить),
Семь бессмысленных трат, двести пять замечаний ребенку,
И одно (но большое!) желанье кого-то убить.
Засыпаешь и думаешь: завтра… конечно… хорошей…
Застилают сознание рваные сны-облака.
Где-то в сердце скребут коготки голодающих кошек...
Ничего, ничего… не забыть бы купить молока.
Юнна Мориц
«Запах пены морской и горящей листвы...»
Запах пены морской и горящей листвы,
и цыганские взоры ворон привокзальных.
Это осень, мой друг! Это волны молвы
о вещах шерстяных и простудах банальных.
Кто зубами стучит в облака сентября,
кастаньетами клацает у колоколен?
Это осень, мой друг! Это клюв журавля,
это звук сотрясаемых в яблоке зерен.
Лишь бульварный фонарь в это время цветущ,
на чугунных ветвях темноту освещая.
Это осень, мой друг! Это свежая тушь
расползается, тщательно дни сокращая.
Скоро все, что способно, покроется льдом,
синей толщей классической толстой обложки.
Это осень, мой друг! Это мысли о том,
как поить стариков и младенцев из ложки.
Как дрожать одному надо всеми людьми,
словно ивовый лист или кто его знает...
Это осень, мой друг! Это слезы любви
по всему, что без этой любви умирает.
Петр Давыдов
ЗАГАДЫВАЙ ЖЕЛАНИЕ СКОРЕЙ!
Как быстро наступает Новый год!
Вчера – июнь, сегодня - вдруг – декабрь.
И суета предпраздничной декады,
И разных дел опять невпроворот.
Загадывай желание скорей –
Летит звезда, чтобы украсить елку.
Рациональным быть – не много толку,
Наивным быть – значительно мудрей!
И научиться верить в волшебство,
И ждать подарков необычных в полночь.
И где-то там летят снежинки, помнишь?
А от улыбок близких так тепло.
У нас красиво за большим столом.
Сегодня будут игры и сюрпризы.
Весь вечер ощущением пронизан,
Что чудеса произойдут потом.
Какой прекрасный праздник – Новый год!
Хочу, чтоб всей семьей собрались вместе,
Чтоб веселились долго, пели песни…
И целый год прожили без забот!
Словно смотришь в бинокль перевернутый -
Все, что сзади осталось, уменьшено,
На вокзале, метелью подернутом,
Где-то плачет далекая женщина.
Снежный ком, обращенный в горошину,-
Ее горе отсюда невидимо;
Как и всем нам, войною непрошено
Мне жестокое зрение выдано.
Что-то очень большое и страшное,
На штыках принесенное временем,
Не дает нам увидеть вчерашнего
Нашим гневным сегодняшним зрением.
Мы, пройдя через кровь и страдания,
Снова к прошлому взглядом приблизимся,
Но на этом далеком свидании
До былой слепоты не унизимся.
Слишком много друзей не докличется
Повидавшее смерть поколение,
И обратно не все увеличится
В нашем горем испытанном зрении.
К. Симонов, 1941
=======================
Смотрела сейчас "Случай с Полыниным".
Отредактировано Ms_Teria_Buff (20-12-2013 01:13:58)
Какое блаженство, что блещут снега,
что холод окреп, а с утра моросило,
что дико и нежно сверкает фольга
на каждом углу и в окне магазина.
Пока серпантин, мишура, канитель
восходят над скукою прочих имуществ,
томительность предновогодних недель
терпеть и сносить - что за дивная участь!
Какая удача, что тени легли
вкруг елок и елей, цветущих повсюду,
и вечнозеленая новость любви
душе внушена и прибавлена к чуду.
Откуда нагрянули нежность и ель,
где прежде таились и как сговорились!
Как дети, что ждут у заветных дверей,
я ждать позабыла, а двери открылись.
Какое блаженство, что надо решать,
где краше затеплится шарик стеклянный,
и только любить, только ель наряжать
и созерцать этот мир несказанный...
Белла Ахмадулина
Мне этот бой не забыть нипочём —
Смертью пропитан воздух,
А с небосклона бесшумным дождём
Падали звёзды.
Вот снова упала — и я загадал:
Выйти живым из боя...
Так свою жизнь я поспешно связал
С глупой звездою.
Я уж решил: миновала беда
И удалось отвертеться...
Но с неба свалилась шальная звезда —
Прямо под сердце.
Нам говорили: "Нужна высота!"
И "Не жалеть патроны!"
Вон покатилась вторая звезда —
Вам на погоны.
Звёзд этих в небе — как рыбы в прудах,
Хватит на всех с лихвою.
Если б не насмерть, ходил бы тогда
Тоже — Героем.
Я бы Звезду эту сыну отдал,
Просто на память...
В небе висит, пропадает звезда —
Некуда падать.
ВВС 1964
Он говорит, что там есть речка Óстынь,
Он говорит, что там такие звезды!
Он говорит, что там растет ракита,
Он говорит, его зовут Никита,
Он говорит, что там полно малины,
Он говорит, что медлить нет причины,
Он говорит, что там ручная сойка...
А я–то знаю: там изба да койка.
Е. Горбовская
Пьеро и Коломбина
Арлекин не любил Коломбину.
Коломбину любил Пьеро.
Коломбина лепила из глины,
Коломбина любила вино.
Коломбина читала романы.
Коломбина писала стихи.
Набивала монетки в карманы
И шаги ее были легки.
Коломбина смеялась беспечно,
Но глаза ее были грустны…
Не любила лишь слово “вечно”
В отношении вечной любви.
Коломбина любила быть милой,
И любила ходить в кино.
И любила она Арлекина,
А встречалась она с Пьеро.
***
Однажды нас снимет в кино Тарантино.
Ты будешь Пьеро,
а я Коломбина.
Мы будем кататься на новой машине,
мой пьяный Пьеро,
и я - Коломбина.
Станет шедевром эта картина,
где ты - как Пьеро,
влюбленный в Мальвину.
Я сброшу с обрыва нашу машину,
уйду к Арлекино,
прикончу Мальвину,
смешаю коктейль - мышьяк и текилу,
себе только треть, тебе - половину..
Мы будем вдвоем шататься по Риму.
мой мертвый Пьеро.
и я. Коломбина.
В эфирных пространствах ишак проскакал
История мира - стена из костей
Затронешь ее, и случится обвал
Вот так и погиб старина Одиссей.
Кооператив Ништяк
ВХОДЯЩЕМУ - УЙТИ.
В судьбе России
Мы - тлен
Мы - пища
Мы - мечта
В безвестном взгляде
Чьих-то незнакомых глаз
Вобравших наше время
По документам
Фотографиям
Несказанным словам
Наверное здесь грозный смысл
Входящему - уйти
А нерождённому
посторониться
21.05.98.
Свет зажженных фар
Факелы, кинжалы, люди в колоннах
Бродит, страдает и не спит
Душа покойного Адольфа
А нам-то осталось дойти до неба
Залить свинцом заболевшие головы
И беспощадно разить отребье
Оборзевшее от водки и голода
Прочитай по рунам - эта магия кончится днем
Прочитай по рунам, пока их не залило огнем
Брауншухер.
БЕЛЫЙ БЛЮЗ
Синеет Бродский одиноко
В парижском гетто голубом.
Что ищет он в стране далекой,
Кем кинут он в краю родном?
Плывет бутылка перед взором,
Хранящая тягучий джин.
Поют ему гетеры хором,
Табачный джин завис над ним.
Уже не счастия он ищет,
Не от реальности бежит
Сквозь ребра старость тихо свищет.
Зачем он эту жизнь прожил.
А жизнь - белый блюз
Мир за окном - как мираж, как дым.
Жизнь - белый блюз
Старый циркач срежет сталью грим.
Жизнь - белый блюз
Слушает вымерший Иерусалим.
Жизнь - белый блюз,
Я уйду вместе с ним.
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас?
Волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? - вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага —
И ненавидите вы нас...
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?
Вы грозны на словах — попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов
Александр Сергеевич Пушкин (1831 г.)
Юнна Мориц
Дует ветер из окошка
На тебя и на меня.
Нож, тарелка, вилка, ложка —
Для тебя и для меня.
Свыше начата дележка
Для тебя и для меня —
Озарения немножко
Для тебя и для меня.
Капля сока, хлеба крошка —
Для тебя и для меня.
В рай волнистая дорожка
Для тебя и для меня.
Неба синяя рогожка
Для тебя и для меня.
Пощади меня немножко
Для тебя и для меня.
Над черным носом нашей субмарины
Взошла Венера - странная звезда.
От женских ласк отвыкшие мужчины,
Как женщину, мы ждем ее сюда.
Она, как ты, восходит все позднее,
И, нарушая ход небесных тел,
Другие звезды всходят рядом с нею,
Гораздо ближе, чем бы я хотел.
Они горят трусливо и бесстыже.
Я никогда не буду в их числе,
Пускай они к тебе на небе ближе,
Чем я, тобой забытый на земле.
Я не прощусь с опасностью земною,
Чтоб в мирном небе мерзнуть, как они,
Стань лучше ты падучею звездою,
Ко мне на землю руки протяни.
На небе любят женщину от скуки
И отпускают с миром, не скорбя...
Ты упадешь ко мне в земные руки,
Я не звезда. Я удержу тебя.
К. М. Симонов
Д. Быков
Жил не свою. Теперь кукую, все никак не разберу — как обменять ее? В какую написать контору.ру? Мол, признаю, такое горе, сам виновен, не вопрос, был пьян при шапочном разборе, взял чужую и унес, и вот теперь, когда почти что каждый вздох подкладку рвет, — прошу вернуть мое пальтишко, а в обмен возьмите вот. Я не сдавал ее в кружало, не таскал ее в кабак. И не сказать, чтоб слишком жала, — проносил же кое-как до тридцати семи неполных, не прося особых прав, не совершив особо подлых и не слишком запятнав. Тут брак какой-то, там заплата, что хотите, крепдешин. Тут было малость длинновато, извините, я подшил. Но, в общем, есть еще резервы, как и всюду на Руси. Иные чудища стозевны скажут — сам теперь носи, но до того осточертело это море дурачья, получужое это тело и душа незнамо чья, и эти горькие напитки (как ни бился, не привык), и эти вечные попытки приспособить свой язык, свои наречия, глаголы и служебные слова — под эти проймы, эти полы, обшлага и рукава, но главное — под эти дырки, дешевый лоск, ремень тугой… И «Быков» вышито на бирке. Но я не Быков, я другой! Причем особенно обидно, что кому-то в стороне так оскорбительно обрыдла та, моя! Отдайте мне! Продрал небось, неосторожный, понаставил мне прорех, — а ведь она по мерке сложной, нестандартной, не на всех, хотя не тонкого Кашмира и не заморского шитья… Она моя, моя квартира, в квартире женщина моя, мои слова, мои пейзажи, в кармане счет за свет и газ, и ведь она не лучше даже, она хуже в десять раз! И вот мечусь, перемежая стыд и страх, и слезы лью. Меня не так гнетет чужая, как мысль, что кто-то взял мою, мою блистающую, тающую, цветущую в своем кругу, а эту, за руки хватающую, я больше видеть не могу.
Но где моя — я сам не ведаю. Я сомневаюсь, что в конце она венчается победою и появляется в венце. В ней много скуки, безучастности, что вы хотите, та же Русь — но есть пленительные частности, как перечислю — разревусь. Я ненавижу эти перечни — квартира, женщина, пейзаж, — за них хватаюсь, как за поручни в метро хватается алкаш; ну, скажем, море. Ну, какая-то влюбленность, злая, как ожог. Какой-то тайный, как Аль-Каеда, но мирный дружеский кружок. А впрочем, что я вам рассказываю, как лох, посеявший пальто, — про вещь настолько одноразовую, что не похожа ни на что? Похожих, может быть, немерено, как листьев, как песка в горсти. Свою узнал бы я немедленно. Куда чужую отнести?
Теперь шатаюсь в одиночку, шепча у бездны на краю, что все вовлечены в цепочку, и каждый прожил не свою. Сойтись бы после той пирушки, где все нам было трын-трава, — и разобрать свои игрушки, надежды, выходки, права! Мою унес сосед по дому, свою он одолжил жене, она свою дала другому, — и чья теперь досталась мне? Когда сдадим их все обратно, сойдясь неведомо куда, — тогда нам станет все понятно, да фиг ли толку, господа.
* * *
Я шагаю по Москве,
Как шагают по доске.
Что такое - сквер направо
И налево тоже сквер.
Здесь когда-то Пушкин жил,
Пушкин с Вяземским дружил,
Горевал, лежал в постели,
Говорил, что он простыл.
Кто он, я не знаю - кто,
А скорей всего никто,
У подъезда, на скамейке
Человек сидит в пальто.
Человек он пожилой,
На Арбате дом жилой,-
В доме летняя еда,
А на улице - среда
Переходит в понедельник
Безо всякого труда.
Голова моя пуста,
Как пустынные места,
Я куда-то улетаю
Словно дерево с листа.
Шпаликов
Проснувшись утром, готовлю кофе, немного зябну, немного сплю.
Будильник снова звонил истошно, ему не скажешь: перезвоню.
Из всех желаний "обратно в спальню" привычным делом возглавит чарт
А там, снаружи,в метели серой, гуляет хмурый, простывший март.
Весна, чертовка, зашла к подруге, сидят, смеются и пьют чаи,
Прислала март, набросав записку: "приду попозже, оставь ключи".
В итоге - ветер вцепился в ворот, а в рукавах поселился снег.
И не напишешь: "весна-то с браком, хочу другую, возьмите чек".
Машины снова увязли в пробке, ползут цепочкой еще на час.
Метель швыряет на стекла пепел, лишь ветер дружит с педалью "газ".
И вдруг я вижу: стоит девчонка в одном лишь платье и смотрит вдаль.
Я жму на тормоз. Пошли все к черту!
- Ты в курсе, детка, сейчас февраль?
Бросаюсь к ней, отдавая куртку, затем сажаю в свое авто.
Гадаю: лучше начать ругаться? вопросы лезут, да всё не то.
Мы, молча, катим куда-то прямо, она сама начала: - Прости.
Вся эта чушь - не твои проблемы. Спасибо и... Я возьму такси.
- Дрожать в сугробе, конечно, стильно, но можно проще: куда тебе?
- Сама не знаю. На небо можно?
- На небо вряд ли, а так - везде.
- Терял кого-то?
- Отнюдь.
- Счастливчик. Теперь не знаю, куда идти...
- Счастливчик? Вряд ли. Ведь для потери кого-то нужно сперва найти.
---
В молчанье снова скользит минута, за ней - другая, за ней еще.
Метель лениво идет на убыль.
Кусаю губы:
А ведь нашел...
Deacon
Мы живём, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет...
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется нет.
Игорь Северянин
В обнимку с волком
Спит волчица.
Они похожи.
Они — семья.
А мне досталось
Лисой родиться,
Нет места с волком
Такой, как я.
В обнимку с волком
Спит волчица.
А он, поганец,
Во сне с лисой
По лесу бегает
И резвится.
Во сне предательском
Волк со мной.
В обнимку с волком
Спит волчица.
Деревья черные
Ветер гнет.
И пусть желаньям
Моим не сбыться,
Ты спи, волчица,
Тебе волк врет.
Г. Титова
Есть люди-«закаты» и люди-«рассветы»,
Одни с негативом, другие с «приветом».
Но те, что с «приветом» — улыбчивы часто,
А те что «закаты», обычно несчастны.
С одними общаясь, ты чувствуешь холод,
С другими и в семьдесят, кажется, молод.
И ты от одних заряжаешься светом,
С другими его круглосуточно нету.
Но если отдать человеку-«закату»
Кусочек тепла, что исчезло когда-то,
А не обвинять, что тоскливо на сердце,
Он тоже захочет и греть, и согреться.
Ведь людям-закатам, как людям-рассветам,
Хотелось бы к счастью пойти за билетом,
Но просто любить бескорыстно боялись,
Поэтому злились и больно кусались.
И люди-рассветы становятся тоже
Людьми с негативом, на тучу похожим...
Когда благодарность в душе исчезает,
То небо рассветы в закат превращает.
Я тоже порою бываю на взводе,
Но знаю, с рассветом печали уходят.
И пусть кто-то скажет: «Она же с приветом...»
Есть люди-«закаты» и люди-«рассветы».
Ирина Самарина
Англии жаль! Половина ее населенья
Истреблена в детективах. Приятное чтенье!
Что ни роман, то убийство, одно или два.
В Лондоне страшно. В провинции тоже спасенья
Нет: перепачканы кровью цветы и трава.
Кофе не пейте: в нем ложечкой яд размешали.
Чай? Откажитесь от чая или за окно
Выплесните, только так, чтобы не увидали.
И, разумеется, очень опасно вино.
Лучше всего поменять незаметно бокалы,
Пить из чужого, подсунув хозяину свой.
Очень опасны прогулки вдоль берега, скалы;
Лестницы бойтесь, стоящей в саду, приставной.
Благотворительных ярмарок с пони и тиром,
Старого парка в его заповедной красе.
Может быть, всё это связано как-то с Шекспиром:
В «Гамлете» все перебиты, отравлены все.
Александр Кушнер
Девочка-воин плачет у барной стойки,
Рыжую чёлку заправив под капюшон.
«Сколько ещё убить мне драконов, сколько,
Чтобы ты бросил всё и за мной пришёл?»
Потом тяжело вздыхает и пьёт мартини,
Белым платком протирая кривой кинжал.
В области сердца выжжено его имя.
Девочке холодно и ничего не жаль.
Грузные гномы традиционно с пивом
Чинно гудят за столиком у окна.
Сальные гномьи шутки летят ей в спину.
Девочка-воин молча стоит одна
У повидавшей всякое барной стойки.
Он обещал, что придёт на исходе …бря.
«Сколько ещё убить мне драконов, сколько,
Чтобы ты понял – со мной так шутить нельзя?!»
Пьяные стражники шумно бранят барона:
«…выжил…совсем не платит…дурак и жмот…»
Время к утру, бар уже покидают гномы,
…брь на исходе. Она неусыпно ждёт
Пятые сутки, глаза проглядев. Не ново.
Плачет, зажав в белых рученьках по ножу.
«Сколько, ну сколько ещё мне убить драконов,
Чтобы ты понял, что я тебе подхожу?!»
Старый сатир молока наливает кошке,
Ей – валерьянки: «Пей, девочка, снимет стресс.
Бедная-бедная… Как не поймёшь ты, крошка?
Рыцари издревле ищут себе – принцесс…»
Дарья Иванова
Татьяна Лернер
«и в этот день мы больше не читали…»
Д. Мережковский
Мы больше не читали в этот день.
Я звал её, я вёл её. Стелила,
взбивала, укрывала. Что чернила,
расплёсканные по столу, что сила,
влекущая допить из всех бадей,
и рюмок, и стаканов – всё бледнело,
всё усыхало перед этой белой
крахмальною пустыней простыни.
Одни. Уже лишённые брони,
потерянной на подступах к соитью,
мы согревали и постель, и дом,
и город, говорящий, да, с трудом,
но всё ж – по-русски. И светилась нитью
накаливанья злая магистраль,
ревущая под окнами. Прощали
мы этот свет. И тот. На одеяле,
упавшем на пол, праздная мораль
давно спала, не слыша звуков дивных
большой любви. Как в разноцветных гривнах,
в листве осенней плакал дальний парк.
Две пары рук счастливейшей из пар
искали худа, находили – чудо,
а город, стар, зернист и сухопар,
так и не понял, видимо, откуда,
свалилось столько летнего тепла
ему на грудь. Иллюзия плыла
по улицам, под златом куполов
ещё дней десять после нашей встречи.
Любовь? Невыносимый зов полов?
Сложенье в столбик страстной устной речи?
Всё промелькнуло. Я теперь один.
Болит грудина, а из-под гардин
гудит сквозняк. И тромб воркует в вене.
Хочу в балет. Открыт Большой, поди.
Или вот-вот откроют. Настроенье,
ей-богу, есть. И деньги есть – купить
себе токсидо, пресловутый смокинг.
И женщина, на каблуках высоких,
в роскошном платье, золотая нить
запястье обвивает, обвивает…
И женщина, желанная, живая,
готовая со мной хоть на балет,
хоть след во след, а на балет – уж точно,
в мой пьяный бред, строптивый, полуночный,
замешанный на сладости вранья,
поверившая, потому – моя,
прилежно ждёт, не торопя, не хныча.
Всё дал мне бог, не поскупился нынче.
Но, вижу, – ухмыляется. Чего ж
ты, отче, ждал? Да, я и впрямь похож
на сына твоего, когда стихами
я населяю мир моей мечты –
жить бесконечно. Только вряд ли ты
пропитыми моими потрохами
побрезгуешь. Я у тебя в долгу,
ты дал мне много: неба, боли, тверди.
И честных денег – вон, лежат в конверте.
И женщину – надежду на бессмертье.
Открыт Большой. Билеты есть на Верди.
Собрать всё вместе, боже, не могу.
сколько людей, полных вранья и пыли,
рядом с которыми пусто, темно и страшно...
главное, чтобы рядом родные были,
а остальное, знаешь, уже не важно.
Александра Мисанова